«Дело было в начале 2000-х, — рассказывает женщина. — Я приехала в Москву из Саратова, поступила, куда хотела — без всяких взяток, просто честно готовилась. Счастье было сумасшедшее. Почти все мои одноклассники остались в Саратове, в школе никто не верил, что я пройду на бесплатное отделение. И даже репетитор по русскому языку и литературе, с которой мы год писали одно сочинение за другим, сильно сомневалась в успехе. В общем, я оформилась, уехала домой, а через полтора месяца вернулась и заселилась в общежитие.
Не знаю, как сейчас все устроено, но тогда нам место в комнате давали бесплатно. Со мной жила девочка из Тулы, которая училась на том же факультете, но в другой группе. Дружбы с ней не получилось, зато очень быстро у нас сложилась компания с некоторыми другими ребятами, жившими на том же этаже, и со студентами-медиками, которые к нашему вузу не имели никакого отношения, — их привела одна из девочек.
Было весело, хотя на первом курсе все себя вели относительно тихо — боялись, что не справимся с программой, что отчислят. Этот страх заставлял учиться и соблюдать кое-какие границы. Беспредел начался на втором году учебы. Мы обнаглели, и тому немало способствовали либеральные порядки начала нового тысячелетия. Если помните, везде можно было курить, почти везде — пить. Пиво, водку покупали без всяких ограничений в ларьке рядом с общежитием. Спокойно проносили мимо охранников, гуляли ночами. Шумели страшно. Начались прогулы, потом, уже к концу второго курса, отчисления.
Из нашей компании в 10-15 человек выгнали пятерых. За пропуски, неуды и разнузданное поведение. Слухи о пресловутом четвертом этаже общаги ходили по всему институту. Активизировалась администрация общежития, потом деканаты. Начались, как сейчас принято говорить, санкции. Я тоже опустилась ниже плинтуса. Вставала в час, иногда даже в три часа дня. Училась спустя рукава, конечно. Стало ясно, что сессию не сдам — даже при всех моих талантах, даже если зубрить ночами. Решила оформлять академический отпуск. Веселье закончилось.
О том, чтобы на время отпуска остаться в общежитии, и речи быть не могло. Пока учишься — живи и радуйся, не учишься — собирай вещи и до свиданья. Честно говоря, не было уверенности и в том, что мне дадут место после академа: мои пьяные эскапады сильно всем надоели, репутация была очень подмоченная. Сейчас без малейшей жалости к себе говорю.
Возвращаться домой в Саратов, естественно, я не собиралась. Думаю, здесь не надо ничего объяснять. Отличница, гордость школы, надежда родителей — и с поджатым хвостом обратно? Ни за что. Первое время жила там же, в общаге — но тайно. Приютили девочки. Заматывалась шарфом по самое не могу и так ходила мимо охранников. Где-то две недели это работало, потом было разоблачение со скандалом и торжественным выкидыванием за порог с вещами.
Так я оказалась на улице перед общагой с сумками и коробками и полным непониманием, куда идти. Работу найти не успела, жилье, понятно, тоже. Тогда и явился ангел-спаситель, оказавшийся монстром-мучителем: одна из сотрудниц администрации общежития, будем называть ее Тамарой Петровной.
Тамара Петровна было пожилой, как мне тогда казалось, женщиной. В реальности ей было лет 45, наверное. Внешность — истинно советская, но с претензией на какую-то стильность и оригинальность. На самом деле — обычная толстая тетка с крашеными в каштановый цвет волосами. В общем, Тамара Петровна, увидев мои страдания, предложила пожить у нее — мол, квартира тут рядом, одну комнату она сдает, а последний съемщик как раз съехал. Я сказала, что у меня пока плохо с деньгами, она рассмеялась, сказала, что потом рассчитаюсь, ничего страшного.
Все это мне совершенно не показалось подозрительным. О маньяках я, конечно, слышала. Но единственными известными мне (и то мнимыми) лесбиянками тогда были девчонки из группы «Тату». Так что к Тамаре Петровне я заселилась с радостью. И поначалу все и вправду было мирно и спокойно — я стала работать курьером, параллельно кое-что наверстывала по учебе, перестала пить, почти бросила курить. Тамара Петровна занималась своими делами — ходила на работу, вечерами читала книги или гуляла со своими подругами, со мной общалась мало.
Приставания начались внезапно, с каких-то мелочей. То обнимет меня, то поцелует — но только в щеку. Начала мне вещи покупать. Я думала — у тетки мужа нет, детей тоже, крыша едет, решила сделать из меня дочку. Все оказалось куда интереснее.
Как-то, подвыпив, Тамара начала меня буквально лапать. Причем так, что никаких сомнений в ее гомосексуальности уже быть не могло. Стало жутко, но я рассмеялась, хотела обернуть все в шутку. А она вышла в другую комнату, вернулась с моей сумкой, швырнула ее мне в лицо и сказала, чтобы я выкатывалась на улицу. И еще что-то такое проорала про неблагодарность. Потом разрыдалась.
Дальше и вспоминать не хочется. Я осталась. Идти было некуда. Бросать Тамару-истеричку — жалко и страшно. Чувствовала себя, во-первых, ей обязанной, во-вторых — виноватой в том, что изначально неправильно оценила ситуацию, как бы сама дала ей повод.
Сексуальных подробностей не будет. Да, я спала с этой страшной советской теткой. В какой-то момент до того дошло, что реально считала ее своей любовницей — по выбору, не по принуждению. За квартиру не платила. Зато терпела ее бухие выходки, оскорбления, ревность, шантаж.
Лесбиянки, которые не могут признать в себе таковых и найти нормальную пару, хуже вашего Вайнштейна. Его сегодня только ленивый не пинает, а он просто зайка по сравнению с Тамарой, которая, например, в какой-то момент просто выкрала у меня паспорт, чтобы я не могла никуда уйти. Продюсер менял роли на секс, Тамара выбора не предлагала. За полгода она полностью убедила меня в том, что я без нее — никто. Поверьте, сломать 19-летнюю дуру из провинции не очень сложно. Жилья нет, документов нет, в кармане копейки. А еще Тамара регулярно грозилась написать мне такую характеристику в деканат, что о возвращении в институт можно было бы забыть.
И все-таки я вырвалась. Как-то вечером к нам пришла Тамарина то ли подруга, то ли просто коллега по лесбийскому цеху. Напилась и тоже стала ко мне приставать. Тогда я вышла якобы в туалет, а по факту — за дверь. Прямо в той одежде, в которой сидела на кухне.
Возвращаться в свой институт не стала, уехала домой, а спустя год поступила заново в медицинский. Жилье приходилось снимать еще не раз, и в каждой хозяйке мне виделась потенциальная Тамара Петровна. Вообще, с тех пор я не могла нормально общаться с тетками схожей комплекции и с этим вот налетом марксизма-ленинизма под челкой из крашеных волос. А их в России — половина населения.
Сейчас я живу в Германии, давно получила здесь разрешение на работу, но в данный момент сижу дома с детьми. Мой муж — психотерапевт, но ему о своем лесбийском рабстве я не рассказывала и не собираюсь. Все давно выплакано и пережито, ни к чему это. Добавлю лишь, что ненависти ни к геям, ни к лесбиянкам я не испытываю — не мое дело, кто с кем спит, если это происходит по обоюдному согласию».
P.S. Понравился пост? Поддержи нас в соцсетях — Ставь «Нравится» и делись с друзьями!
